fi_la

Возможно, это покажется читателю неожиданным, но в конце этой главы мне хотелось бы сделать то, что сделал некогда Томас Манн – обратиться к библейской истории, и не какой-нибудь, а самой главной, самой первой истории, с которой и начались все истории Иакова. Все дело в том, что, как мне кажется, эта история повторяется на земле каждый раз, когда обыкновенные, на первый взгляд, люди берутся за творение суперкартин, выступая в роли Создателя. Именно в Библии мы можем найти прекрасное поэтическое описание этого процесса:

«В начале сотворения всесильным неба и земли, когда земля была пуста и нестройна, и тьма над бездною, а дух всесильного парил над водою, сказал всесильный: «Да будет свет»; и стал свет. И увидел всесильный свет, что он хорош, и отделил всесильный свет от тьмы. И назвал всесильный свет днем, а тьму назвал ночью. И был вечер, и было утро: день один.

И сказал всесильный: «Да будет пространство посреди воды и отделяет оно воду от воды». И создал всесильный пространство, и разделил между водою, которая под пространством, и между водою, которая над пространством; и стало так. И назвал всесильный пространство небом».[1]

Кажется именно так из первозданной пустоты неупорядоченного буйства элементов создают равные всесильному творцы суперкартины, развивать которые остается нашим уделом.

И у нас есть все основания полагать, что наши потомки еще неоднократно станут свидетелями подобных чудес.

Что ж, на этой торжественной ноте так и хочется завершить эту главу, которая совсем уж приблизила нас к окончанию всего повествования. Собственно, нам осталось лишь подвести некоторые итоги, и история наша окажется законченной, по крайней мере в ее внутреннем смысле, ибо, как мы знаем, бесконечное множество ассоциаций связывает ее с необъятным миром картин культуры, и мирами картин каждого из нас.

Впрочем, к счастью для читателя, наша формально бесконечная книга, все же будет иметь чисто пространственные границы. И надо сказать, что от ее начала мы уже отдалились почти настолько, насколько был удален от него конец. Осталось пройти лишь несколько шагов и … замкнуть круг, вернувшись к первообразам созданной картины.

Впрочем, возвращаясь к теме «родных» и «чужих» культур следует признать, что практика «возрождения» организма по его частичкам есть, очевидно, неотъемлемое свойство человеческого разума, который обнаруживая любопытный элемент, старается тут же дополнить его соответствующими ассоциациями, с целью создания новой полноценной картины.

Это происходит и в рамках культуры с «умершими» элементами, это проделывают историки и культурологи, восстанавливающие значение «фактов», «событий» или «явлений», уже давно не доступных пониманию, это делает и чужестранец в том случае, если ему не представляется возможность с головой окунуться в мир картин чужой культуры, и он вынужден использовать в качестве материала обрывочные сведения.

Культуры действительно подобны различным биоценозам, и мы можем лишь пытаться (с разным успехом) пересадить отдельные растения, или животных, их составляющих в соответствующую нишу экосистемы другой культуры (о чем подробно пишет Шпенглер, говоря о видимой преемственности Ренессанса по отношению к античности в сфере изобразительного искусства; или современной европейской математики по отношению к античным же образцам), но ни в коем случае не можем говорить о тождестве этих составляющих, только исходя из гомологичности их функций.

Впрочем, точно так же говорили мы и о мышлении отдельного человека, который может лишь переконвертировать чужие элементы, ассоциации, картины, встроив их в существующую вселенную собственного мозга, но никак не механически перенести их, автоматически начав использовать, как свои.

Законы природных сообществ, органические принципы, как мы видим, действуют и на уровне человеческого мышления, и на уровне культур, созданных человеком.

Это обобщение позволяет нам, в частности, сверить наблюдения Шпенглера об особенностях различных культур, с нашей схемой, объясняющей принципы создания и развития картин, как в мозгу отдельного человека, так и в рамках целых культур.

На самом деле, вряд ли когда-либо будет создано универсальное средство, позволяющее перекодировать «групповые ассоциации» отдельных культур на гипотетический «общий язык», ведь каждый из нас на собственном опыте знает насколько прочны и устойчивы присущие ему ассоциации. Они, собственно и должны быть такими, ведь мозгу крайне неудобно было бы иметь дело с ассоциациями неустойчивыми и ускользающими: такие ассоциации грозили бы превратить наше сознание в хаотический набор сведений и сигналов.

Что же касается разбираемых нами произведений, то надо сказать, что Томас Манн, роман которого сплошь состоит из описания взаимодействия и взаимопроникновения культур, отнесся к этой проблеме достаточно серьезно, продемонстрировав раздвоенность личности Иосифа на примере элемента, который вызвал у него двоякие ассоциации. Я имею в виду смерть Иакова, и его последующие похороны, которые явились реальным отражением двух картин, связанных с этим элементом в сознании Иосифа – картины, сформированной в семейной среде, и картины, возникшей в ходе пребывания в Египте. Послушайте, как рассказывает об этом Томас Манн:

К счастью, наш мир неоднороден, или, по крайней мере, неоднороден сейчас. Благодаря этому поистине поразительному факту, я и имею сейчас возможность писать, а читатель читать эти строчки.

Мир удивительно неоднороден, однако спускаясь все ниже и ниже по лестнице структурных единиц, ученые обнаруживают, что число его первоэлементов не так уж велико, или, во всяком случае, обозримо. Впрочем, на это, а также на ограниченность количества фундаментальных законов, обратили внимание еще ученые, или правильнее будет сказать, мыслители, древности.