fi_la | Entries tagged with мышление

Я приобрел себе большую записную книжку формата А4. В общем, ничего достойного внимания, но повод для обсуждения все-таки есть.
Я люблю писать от руки, и вначале всегда создаю рукопись, а только потом переношу ее в электронную форму. Разумеется, если речь идет не о статьях,а о действительно крупных произведениях.
Пишу я практически исключительно на листах А4, все остальные форматы вызывают идиосинкразию, и начисто отбивают творческие способности.
Так вот, делая ревизию рукописного фонда своей книги, я обнаружил, что имею уже девять начатых, но не доведенных до конца разрозненных отрывка, каждый из которых частично перенесен в компьютер. Написанные отрывки непропорционально разбросаны и по полотну будущего романа. То есть, где-то густо, а где-то и пусто.
Осознав этот прискорбный факт, я немедленно решил потешить демона самоорганизации, и постановил, что аккуратно доведу до конца начатое, а далее буду писать текст с начала, не оставляя лакун. Собственно, с этой целью и был приобретен удобный альбомчик. Чтобы не было, так сказать, соблазна, хватать чистый лист, и писать-писать истории, которые потом надо куда-то монтировать.
Наверное, мне удастся побороть себя, и наладить производственную дисциплину, но вот о чем я подумал. Попадая в новый город (да и в старый тоже) я, зная его план, получаю самое большое удовольствие, прогуливаясь по наитию, что называется "куда глаза глядят".
Проходя по улочке, я останавливаюсь на перекрестке, и интуитивно решаю, куда идти дальше. В результате, какое-то место я могу пройти и по три раза, а где-то так и не побывать.
Но эту радость спонтанных открытий я не могу променять на планомерное освоение города, с гарантированным просмотром всех красот.
Быть может поэтому, я не очень хорошо знаю города, в которых бывал по много раз. Зато в каждом из них у меня есть самые любимые места, которые надо посетить в любом случае. И этих мест немало.
Изложенные обстоятельства наводят меня на мысль, что мой тип мышления исключительно хаотичный, и попытки загнать его в процессы всегда будут оставаться попытками.
Тем не менее, я как-то сжился с этой особенность своего мозга, и даже научился получать от этого удовольствие.
И мне интересно, а как у вас обстоит с этим делом? Как вы исследуете города, или работаете над масштабными проектами? Четко от сих до сих, или спонтанно и обрывисто. И что получается лучше?

В последнее время команда, в составе которой я играю в Что? Где? Когда? начала практиковать регулярные тренировки. Надо сказать, что еженедельных тренировок со мной не случалось уже лет пятнадцать. За дело мы взялись с большим энтузиазмом, однако, я с некоторым скепсисом относился к эффективности подобных мероприятий.
Вернее сказать, я не сомневался в том, что тренировки положительно скажутся на командном взаимодействии, но не ожидал, что они оживят индивидуальные мыслительные навыки.
Так вот, хочу сказать, что благодаря тренировкам я стал гораздо лучше соображать. Мозги скрипят, но постепенно разрабатываются. Очень постепенно, но возращается умение быстро сопоставлять факты, делать выводы, отсеивать ненужное.
А я, грешным делом, полагал, что все эти навыки с возврастом утрачиваются. Теперь видно, что нет. Может и утрачиваются, но позднее гораздо. А пока дело только в регулярных тренировках или их отсутствии.
В общем, делать зарядку для мозгов и памяти определенно полезно.
Так что могу всем порекомендовать регулярные интеллектуальные упражнения. Как для поддержания, так и для набора утраченной мыслительной формы. Работает. Как и в физических упражнениях, главное регулярность и последовательность.

Речь сегодня пойдет не о Ван-Гоге и миллионах долларов, хотя варианты картины мне нравятся.
Речь пойдет о наблюдаетльности и привычном восприятии. Я не могу назвать себя человеком нелюбопытным. Более того, я всегда стараюсь обращать внимания на интересные подробности в окружающей нас действительности, и пусть до Холмса мне далеко, с Ватсоном, наверное, я мог бы посоперничать в наблюдательности.
Естественно, в детстве я неоднократно ходил на колхозные поля воровать подсолнухи дабы полузгать семечки, и вообще эта сельхозкультура была мне хорошо знакома.
Понятное дело, что с самого детства социум поведал мне, что подсолнухи так называются, поскольку удиительным образом связаны с солнцем (не только внешним обликом, но и способностью менять ориентацию в течении дня). Ну а всякие мультики сформировали во мне стойкую уверенность в том, что подсолнухи все время поворачивают морды к солнцу, дабы семечки, так сказать "наливались" подсолнечным маслом.
И только пару лет назад, проезжая мимо подсолнуховых полей, я обратил внимание на то, что все растения до единого "отворачиваются" от солнца. В первый раз, заметив это, я даже притормозил.
И вот пару дней назад, вновь наблюдая стыдливо отвернувшиеся одсолнухи, я задумался о том, как же я мог не замечать этого раньше. А может, просто не хотел замечать, задавленный "привычным восприятием". Так, очевидный факт столько лет подряд проходил мимо меня ровно потому, что в мозгу властвовали еще детские стереотипы.
Скажите, а вы знали про подсолнухи? Для вас это не было ломкой стереотипов? Есть еще примеры того, что природа удивляла вас?

Иногда сны, которые я вижу меня искренне удивляют. В процессе сна ,конечно, я воспринимаю все, как должное, но вот проснувшись, начинаю анализировать, и поражаюсь удивительным свойствам мозга.
Сегодня мне приснился один из таких необычных снов. Я как будто стал участником очередной экранизации легендарной "Войны миров".
Действие как-будто происходило в Лондоне будущего, который угадывался по знакомым опорным точкам, но был дополнен футуристичными развязками и съездами.
Я, прячась от пришельцев, наблюдал удивительные панорамы города, достойные самого лучшего игрового фильма. Марсианские конструкции, появившиеся из зоны падения неизвестно чего, красиво и слаженно выполняли сценарий, прописанный еще Уэллсом.
Четко отмаршировали, поражая окружающих световыми лучами, повоевали с корабликом, и двинули зачищать город.
Повторюсь, картинка была, как в хорошем, я бы даже сказал, очень хорошем кино.
Понятно, что я читал "Войну миров", понятно, что я более или менее знаю центр Лондона, но все остальное непонятно совершенно. Я весьма далек от режиссуры и фотографии, а тут мозг подбирал и показывал мне такие замечательные ракурсы. Панорамы футуристичного Лондона, в котором стилистика нового Сити переплеталась с известными архитектурными шедеврами до сих пор стоят перед глазами. Интересно, что даже машины двигались по-английски, хотя это для меня совсем непривычно.
В общем, я не могу понять, как мозгу удается создавать такие сложные и красивые картины. Подчеркну, мозгу человека, который наяву не смог бы даже сфоткать красивый вид.
Удивительно, ей богу.

После крайне неудачного выступления на чемпионате мира по ЧГК, я пускаюсь в психологические экзерцисы. Думаю, что далеко не всем это будет интересно, поэтому основную часть текста скрываю.

( Read more... )

В истории для меня самое интересное - понимание, как мыслили люди прошлых эпох. Реконструкция, воссоздание, понимание. Череда исторических фактов чертовски скучна без их понимания. Да и причинно-следственные связи, выстрооенные с точки зренияповедения современного человека частенько кажутся мне надуманными.
Что на самом деле двигало людьми былых времен, и как они воспринимали себя и окружающий мир - вот что интересно. Не нарастить на древнюю черепушку мясо и кожу по методу Герасимова, а заглянуть внутрь этой самой коробочки.
Естественно, люди, ковыряющиеся в истории с этой же целью, вызывают мой живой интерес. И вот одна зарисовочка.
Как вам наверняка известно, фабула романа "Имя розы" лихо закручена вокруг цепочки убийств, происходящих в аббатстве. Без этого стержня у Эко не получился бы увлекательный детектив, а книга не стала бы бестселлером. Ведь, согласитесь, рассуждения о маргиналиях или специфике храмовой скульптуры и декора большинство читателей пропускала, как пропускали школьницы батальные сцены "Войны и мира".
А вот убийства и расследования в стиле лучших мастеров жанра - это да, приковывает внимание. Но сегодня детективная компонента интересует меня немного в другом аспекте.
Эко строит основную коллизию на том, что аббат, доподлинно зная обстоятельства гибели иллюстратора Адельма, и все сопутствовавшие этому обстотельства, не делится важнейшей информацией с Вильямом Баскервилем, уповая на то, что отсрый ум британца сам справится с загадкой.
С каждым днем положение аббата становится все хуже и хуже губернаторского (если позволите такой каламбур), однако он вплоть до своей ужасной гибели так и не решается рассказать брату Вильгельму важнейшие сведения.
Не делает он это, потому что правда открылась уважаемому Аббону к ходе исповеди, тайну которой монах так и не нарушил.

Конечно, вполне может быть, что в угоду сюжету, Эко перегибает палку, и восприятие тайны исповеди не было столь суровым и однозначным, смыкавшим уста даже под угрозой краха привычного мира (а аббат отчетливо понимал, что промедление Вильгельма грозит ему потерей аббатства).

Но я не склонен упрекать знатного медиевиста в спекуляциях. А теперь представьте себе, как эволюционировало сознание человека. Сегодня сохранить нечто втайне практически невозможно, какие бы обещания и клятвы не давал новый носитель тайного знания.
Мы привыкли в тому, что все, что известно двоим - известно всем.

А мир средневекового монашества не одну сотню лет держался на том, что старшие братья, наделенные правом исповедовать, хранили в строжайшей тайне информацию, которой им ой как хотелось поделиться. Кажется, что мы должны понимать европейцев, живших шестьсот - семьсот лет назад очень хорошо. Культура, цивилизация, иная общность. А на деле, такая простая ценность (и моральное обязательство), как тайна исповеди нам совершенно непонятна.

Скажите, приняли бы вы в расчет допущение, что человек, жизненно заинтересованный в распространении информации, оставил бы ее при себе, не сдерживаемый юридическими нормами, а лишь нравственным законом?
Как мы знаем, аббатство полностью сгорело, аббат погиб, а Вильгельм, хоть и разгадал загадку, не сумел спасти утерянное сочинение Аристотеля. Интересно, возможно было бы такое равзитие событий в современном мире. И еще интереснее, насколько верно Эко проник в головы средневековых монахов.
А как вы думаете?

История сложная наука. Иногда кажется, что науки и нет вовсе. Сиди и описывай. И правда, описательная часть дается проще всего. Ну еще элементарные сопоставления. Иногда кажется, что красивые истории и есть история. Но на самом деле, история - это попытка заглянуть в головы людей из прошлого, понять логику их поступков, склад мыслей, культурные и социальные установки.
Ведь истории на самом деле, наверное, не очень интересно когда произошла та или иная битва и кто ее выиграл. Истории важно почему пришли в движение массы людей, что они думали, как выражали свои чувства.
Истории интересны процессы, приведшие к созданию культурных ценностей, парадигм, религий, установок. И процессы эти никак не понять без проникновения, погружения вглубь веков.
Человеческая память коротка, и культурные разрывы происходят едва ли не каждые два-три поколения. Как же постичь то, что было десять и больше поколений назад.
Возможно, это чудовищная спекуляция, но мне кажется, что погрузится в историю можно физически поприсутствовав в неких сквозных местах. Местах, сохранивших свой облик на протяжении последних пятисот - шестисот лет.
Это похоже на какое-то медитативное упражнение. Ты садишься, смотришь вокруг - на стены собора, монастыря, замка, погружаешься в рассказы и предания минувших дней, и вокруг начинают возникать фигуры из этого самого прошлого. Живая история с живыми людьми возникает в твоей голове.
Очевидно, человеку мало только читать или слышать для того, чтобы воссоздавать картины. 80% информации мы получаем через зрение, и для того, чтобы начать восстанавливать нам надо видеть.
Мы представляем себе книги, но если видим место действия, то начинаем представлять совсем по-другому. Так же и тут. Мы пытаемся понять людей, а не видим где они жили, и что видели каждый день. И только приходя в такое место, мы начинаем воссоздавать и повседневные и праздничные эмоции.
Я люблю сидеть в таких местах, погружаясь в историю. И люди из прошлого постепенно начинают окружать меня, вовлекая в свой мир.
Наверное, это одно из самых интересных исторических занятий.
Вот например, место, в котором невозможно не представить себе ярких событий прошлого - внутренность реймского собора.

Еще в школе черчение было одним из предметов, по которому я имел твердую двойку. Необходимость рисовать детали в разных проекциях каждый раз вызывала у меня ужас.
Потом я осознал, что очень плохо представляю себе план здания или план района. Например, взглянув на землю с самолета, я только сильно сконцетрировавшись и найдя яркие опознавательные знаки, могу понять. что пролетаю над хорошо знакомым мне районом.
Точно так же, когда я еду по городу на машине, я ориентируюсь исключительно в рамках плоскости, плохо представляя себе вид города в целом.
Еще хуже дело обстоит со зданиями. Я могу долго лазить по какому-то недострою, а потом искать выход, потому общий план так и не выстроился в голове.
Конечно, сильно напрягаясь, я худо-бедно решаю подобные пространственные задачи. Но интуитивно понимаю, что у других все происходит куда легче.
Скажите, насколько у вас развито пространственное мышление, и как вам удается строить в голове трехмерные картинки чего бы то ни было?

Вот и четвертьвековой юбилей стукнул. В какой-то степени я благодарен Чернобылю. Он оказал на мое детское восприятие жизни настолько сильное влияние, что стал надежным хронологическим якорем.
Сейчас, вспоминая события из детства я четко делю их на "до Чернобыля" и "после Чернобыля". А 1986 год и вовсе стал одним из самых богатых на самые разнообразные воспоминания.
Да и потом я отчетливо помню какими были дни в конце апреля. Годовщины как-то настойчиво стучались в быт, и служили уже мини-якорями.
Чернобыль не перевернул моего отношения к ядерной энергетике, не заставил меня боятся таинственной "радиации", по сути, не поменял моего сознания. Он стал каким-то очень странным элементом для моих мыслительных картин. Элементом очень одиноким и обособленным, но оказывающим опосредованное влияние на значительную часть того, что есть у меня в мозгу.
Я уже сказал о том, что он стал хронологической меткой. Кроме того, Чернобыль вызвал у меня всплеск интереса к естественным наукам, и физике в частности. Я перечитал множество книг, уяснил суть происходящего внутри реактора в обычной ситуации, ознакомился с версиями того, что происходило в моменты аварии, погрузился в генетику, наследственность, изучил особенности радиоактивного излучения, как мутагенного фактора.
Наверное, именно тогда я понял, что естественные науки интереснее других интеллектуальных игрушек, и всерьез решил стать биологом, посвятив этой стезе остаток детства.
В этом смысле Чернобыль повлиял на меня куда сильнее, чем физически (надеюсь, по крайней мере, что физическое воздействие быыло все же не столь значительным).
Интересно получается с Чернобылем. Одна из серьзенейших трагедий нашего времени, меня, по малолетству, не зацепила. Зато оставила серьезные отметины в мышлении. Отметины, которые не только не зарубцевались, а послужили центрами организации сознания.

Ну а всем, кто спас нас тогда от большой беды - вечная память.

Ну вот мы добрались и до финала книги. Надеюсь, хоть кому-то было интересно.

Предложенная модель еще достаточно груба, ее можно было назвать «принципиальной схемой», однако в том случае, если она действительно отражает реальное положение дел, она может лечь в основу будущих исследований, в первую очередь в области психологии, культурологии, исследований искусственного интеллекта.

Развитие, изложенных в работе мыслей, поможет нам получить более четкое представление о работе нашего мышления, что в свою очередь позволит продолжить движение по длинной дороге самопознания, которая была открыта человечеством еще в незапамятные времена.

Разработка приведенных моделей может иметь также и практическое применение. С ее помощью могут быть созданы методики, позволяющие сделать более эффективным мышление каждого человека. На основании принципа картин и элементов возможно создание искусственного интеллекта, максимально приближенного к человеческому.

Кроме того, на основании этой книги, мы можем делать определенные прогнозы относительно развития человеческих культур, а также более четко обрисовать задачи и методы культурологии вообще.

Впрочем, стоит еще раз повториться, что все сказанное выше окажется справедливым лишь в том случае, если созданная модель адекватно отражает реально существующее положение вещей, во что мне, как автору, очень хотелось бы верить.

Возвращаясь в самом конце к излюбленных художественным образам, я хочу сказать, что эта партия практически закончена. Я попытался пропеть в ней гимн человеческому разуму, сведя воедино символы из самых разных картин. Многие из этих символов, которые я употребил, в соответствии с расхожей привычкой, содержат в себе тысячи элементов, и требуют годы для своей доскональной расшифровки. Возможно, эта расшифровка покажет, что их употребление было некорректным. Возможно, некорректным окажется и то или иное сочетание, та или иная ассоциация, и тогда партия окажется выброшенной на свалку, поскольку, кому нужны негармоничные партии?

Впрочем, разбор партии за читателем.… А пока, начертив последний знак, я призываю его к медитации, которая должна прояснить окончательно смысл этой попытки Играть в бисер.

КОНЕЦ

1997 - 7 Сентября 1999 г.

Киев.

Излагая краткое содержание «предыдущих серий», я еще раз оглянулся назад, и еще раз задался вопросом, который преследовал меня все то время, пока я писал эту книгу. Имеет ли все написанное какое-либо отношение к реальности, или все это лишь игра досужего воображения? – вот что волновало меня, пока я работал.

Надо сказать, что этот вопрос временами казался мне абсурдным, ибо в моем сознании создаваемая картина обретала гиперреальные черты, однако, я все время пытался отвлечься от своей человеческой сущности, и взглянуть на дело «со стороны». Со временем, я понял всю бесполезность этих попыток, ибо, куда же я мог убежать от самого себя. Нельзя сказать, что понимание этого меня успокоило, однако оно придало моей работе некую маниакальную обреченность – я делал ее, уповая на верность собственной интуиции, а значит счастливый исход. И стоит отметить, что я вовсе не жалею о сделанном.

Конечно, о исследовательской ценности книги будет судить читатель, который, возможно, брезгливо поморщится, столкнувшись с практически полным отсутствием того, что принято называть «научным аппаратом», а также весьма вольным отношением автора к научной строгости, однако мне бы хотелось, чтобы внимание уважаемого собеседника было более обращено к смыслу повествования, тем идеям, которые оно призвано было передать миру.

Те факты и явления, на которые я опирался при построении своих моделей, не были плодом моего воображения – в их существовании читатель легко может убедиться, как исходя из своего личного опыта, так и обратившись к соответствующей литературе. Что же касается их доказательности и внутренней непротиворечивости – и тут читатель легко сможет вынести свой компетентный приговор. И обращаясь к читателю, я хочу попросить его о том, чтобы он сосредоточился именно на подобной «конструктивной» работе с книгой, а не на огульной критике на формальных основаниях.

Если в экосистемах элементы связаны между собой сугубо материальными связями, то в нашем мышлении в качестве связей-мостиков выступают ассоциации, благодаря которым мы и можем совершать наши путешествия-размышления от элемента к элементу и от картины к картине. Одновременно, и процесс создания ассоциаций, связывающих доселе разрозненные элементы и картины, и является тем самым творчеством, благодаря которому человек и стал человеком.

Второй ключевой идеей настоящего труда является мысль о том, что мышление человека является следствием взаимодействия двух тесно связанных между собой систем. Одна из них – собственно наше сознание, которое поддается рефлексии, и определяет наше «я». Вторая – мозг, являющийся для нас неким подобием «черного ящика» в котором хранятся картины, и который, отвечая на запросы сознания, и создает новые ассоциации, строя тем самым новые картины.

Уровень интеллектуального развития каждого человека, соответственно и определяется тем, насколько эффективно использует его сознание возможности его мозга, насколько активно оно насыщает его новыми элементами, и насколько грамотно оно ставит вопросы, объединяя в них различные картины.

Эффективность подобного взаимодействия можно примерно классифицировать, выделив три уровня мышления человека, каждый из которых используется нами на практике, и каждый из которых приносит результаты разной значимости, и различного масштаба.

Кроме того, в рамках книге я сделал попытку проанализировать развитие человеческих культур и цивилизаций, используя предложенную модель человеческого мышления. Я попытался экстраполировать принцип картин и элементов на «коллективное мышление» человеческих групп, и оказалось, что миры картин культур, объединяющих тысячи и миллионы людей, развиваются в соответствии с теми же принципами, что и миры картин каждого отдельного человека.

О результате следует судить читателю, который вправе со всей суровостью обрушиться на этот опыт, в том случае, если он оказался явно неудачным. Я не случайно употребил в данном контексте слово «опыт», ибо именно «опытами» мне хочется назвать свои изыскания. Сегодня этот термин приобрел утонченную четкость научного эксперимента, на которую я и не думал претендовать, однако раньше опыту были свойственны приглушенные и размытые черты размышления о вещах понятных и не очень. Именно к этой забытой традиции апеллирую я названием своей книги.

Впрочем, довольно о форме. Следует, очевидно, сказать несколько слов и о сути. Это, пожалуй, будет еще труднее. Ненужность этих пассажей очевидна, но авторское самолюбие, наверное, тешит мысль о том, что ему удастся еще раз заставить читателя оживить в своей памяти созданные картины.

Ядром книги, без всяких сомнений, следует считать идею о том, что мышление человека построено на тех же принципах, которые уже были опробованы Природой в ходе эволюционного развития жизни на Земле, и принесли неплохие результаты.

Это предположение не выглядит столь уж невероятным, если учесть, что сам человек, с какой стороны на него не посмотришь, представляет собой образчик эволюционирующей живой природы. Мы унаследовали от своих биологических предков огромное количество прекрасно работающих механизмов, которые поддерживают нашу жизнедеятельность в достаточно сложных условиях.

К чему же отказываться от мысли, что и более тонкие механизмы, присущие человеку, также достались нам от предков, правда, в более опосредованном виде? Согласитесь, куда более нелепо выглядит предположение о том, что принципы мышления человека не имеют аналогов в окружающем нас мире.

Окружающий же нас мир дает нам поразительные примеры гармоничной упорядоченности, которая уверенно противостоит вселенскому хаосу. Многочисленные системы органического мира рождаются, живут, развиваются, умирают, в соответствии с определенными законами, в тайны которых все более успешно проникает современная наука.

Человек, в свою очередь, является своеобразным отражением всего мира живой природы, поскольку сознание его решает задачи равные по уровню тем, что до сих пор были доступны лишь Природе. При этом, будучи равным Природе, человек оказывается похожим на Природу, чуть ли не как брат-близнец (речь идет, разумеется, о человеческом мышлении, а не о человеке вообще).

В его мышлении задействованы те же механизмы, что использует Природа для создания своих творений. Речь идет о принципе картин и элементов, который отражает природный принцип формирования систем разного уровня.

Именно благодаря реализации этого принципу, наше мышление избавлено от хаоса, и отличается на редкость упорядоченной и эффективной деятельностью.

Начинаю выкладывать последнюю главу.

Что ж, кажется, наша история уже подходит к своему завершению. Читатель уже облегченно вздыхает, предвкушая скорый конец, а я пребываю в некоторой растерянности, ибо должен перевернуть последнюю страницу книги, которая, в сущности, наверное, никогда не завершится для меня самого. Ведь благородную завершенность обретает лишь материальной воплощение описываемой картины, сама же она остается неполной и обрывочной, а значит, зовет к дальнейшим размышлениям.

Трудно себе представить, что, продолжая движение, мы когда-нибудь упремся в непреодолимую стену, или забредем в однообразную пустыню. Опыт подсказывает мне, что новые мысы будут появляться на горизонте с завидным постоянством. Однако, необходимость удерживаться в рамках приличий (то бишь, не слишком надоедать гостям), заставляет меня замереть на секунду, пройдя очередной поворот, и застыв, лишь вглядываться в таинственную даль неизведанных просторов.

И эта остановка будет знаменовать собой завершение очередного перехода, достижение некой локальной, а значит призрачной, цели.

Начиная эту историю, я позволил себе обратиться за поддержкой к Томасу Манну, книга которого «Иосиф и его братья» сопровождала меня на протяжении всего путешествия. И теперь, мне хочется в очередной раз воспользоваться прекрасным образом великого писателя, прикрывая собственное косноязычие. Эти его строки, как мне кажется, как нельзя лучше отражают настроение путника, прошедшего длинный путь, и приблизившегося к финишу:

«Вот история эта, песчинка за песчинкой, тихо, но безостановочно, и вытекла через стеклянное горлышко; она вся внизу, и только несколько крупинок видны еще в верхнем сосуде…».[1]

Строго говоря, крупинки нашей истории проявляют несколько дуалистический характер. И хотя, я еще наблюдаю их в верхнем сосуде, они, несомненно, уже присутствуют и в сосуде нижнем. Очевидно, что такую странную судьбу готовят этим последним песчинкам все авторы более или менее систематических исследований, отдавая дань традиции собирать в последней главе все те крупинки здравого смысла, которые были рассыпаны в русле длинного повествования.

Собственно, мне бы и не хотелось еще раз возвращать читателя к сделанным выводам, заставляя его, таким образом, топтаться на месте и бесполезно терять время, однако определенные уступки сложившимся представлениям мне все же придется сделать, поскольку, как я уже говорил ранее, над моим собственным мышлением уж очень сильно довлеют картины культуры, в рамках которой мне суждено пребывать.

Начать же движение вспять мне хотелось с объяснений. Возможно, у читателя давно уже вызывает раздражение стиль моего повествования, который трудно определить однозначно. Он, несомненно, лишен каких-либо художественных достоинств, однако, вместе с тем, не обладает и четкостью построения научных работ.

Надо сказать, что я и сам не могу достоверно определить стиль этой истории. Исследование, которое она представляет, вряд ли может называться научным, с точки зрения современных канонов жанра. В нем скорее прихотливо переплетены обрывки сведений и представлений из самых различных наук, причем принцип отбора этих обрывков определяла внутренняя логика построения исследования.

Одновременно, в связи с тем, что главной задачей истории я бы все же обозначил стремление донести до читателей некоторые авторские мысли, объединенные в единую концепцию, она не могла стать художественным произведением.

Такой свободный стиль изложения был в свое время скорее характерен для философии и схоластики, не утруждавшей себя уточнением деталей, и жертвовавшей ими во имя общего впечатления.

По сути дела, я попытался создать целостную картину, описывающую определенную весьма важную проблему, и объединяющую в этой связи самые различные элементы. Естественно, что в ходе повествования меня не покидала забота о создании ассоциаций, которые связывали бы ее с устойчивыми картинами нашей культуры, а значит, придавали ей достоверность.

В этом смысле меня вдохновляли произведения, которые я избрал своими «путеводными звездами» – романы «Иосиф и его братья» и «Игра в бисер», а также труд «Закат Европы». Авторы этих произведений продемонстрировали нам удивительные примеры блистательного слияния научности и художественности. Мы имели немало возможностей убедиться в том, что первые два произведения, являющиеся, прежде всего, литературными вершинами, одновременно могут стать настоящими историческими или культурологическими монографиями. Последняя же работа, научная по жанру, наоборот, имеет помимо неоспоримой научной, и значительную художественную ценность.

Конечно, не стоило и думать о том, чтобы приблизиться к художественному уровню шедевров, однако идея перенять у великих мастеров свободную форму изложения своих мыслей, показалась мне удачной.

[1] Т. Манн «Иосиф и его братья», М., 1968, т. 2, стр. 884.

Следовательно, подводя некие условные итоги, можно сказать, что человечество стоит перед определением своего будущего. Для того, чтобы продлить существование единственной, объединяющей весь мир живой суперкартины, творцы должны отойти от удобного, эффективного и чрезвычайно популярного сегодня второго уровня мышления, дальнейшее использование которого приведет к окончательному истощению пласта незнаемого, существующего для науки в настоящее время.

В противном случае, уже через несколько сот лет стоит ожидать блистательного заката этой суперкартины, который может означать продолжение поступательного движения лишь в том случае, если будет сопровождаться зарождением некоей принципиально новой суперкартины. Последнее, как мы знаем, сопряжено с еще большим напряжением творческих сил.

От того, удастся ли нам преодолеть нынешние тенденции к развитию узкой специализации, зависит наше цивилизованное будущее. На первый взгляд, этот неутешительный вывод мало чем отличается от заявлений Шпенглера о закате Европы, однако на деле, поводов для пессимизма нет никаких, ведь кризис узкой специализации известен человечеству с давних пор, и сопровождал развитие каждой из суперкартин в рамках каждой из культур. И каждый раз этот кризис удачно преодолевался, каждый раз человечество порождало титанов и Мастеров, которым удавалось найти цель, которую никто не видит, и выполнить поистине божественную работу, сотворив целый мир из первозданного хаоса окружающих нас информационных элементов.

Исходя из этого, можно предположить, что в своем развитии суперкартины проходят через ряд критических точек. В эти моменты, которые мы, вслед за Пригожиным, можем назвать точками бифуркации, определяется будущее каждой из суперкартин. Она может замкнуться в определенном более узком «радиусе», застыв в своей величественной полноте, а может выйти за его рамки, обнаружив ассоциации, ведущие к объединению более широкого круга элементов. Скажем, античная математика застыла в своей внутренней гармоничной завершенности тогда, когда индийская математика нашла продолжение, в виде новых ассоциаций.

Эти моменты, несомненно, наступают тогда, когда работа по «основному кругу проблем», намеченному при создании картины приближается к завершению, основная масса вопросов находит свои ответы, и большая часть картин гармонично застывает в благочестивой полноте.

В этот момент логика дальнейшего развития суперкартины определяется борьбой удовлетворенности (связанной с видимой полнотой), и неудовлетворенности (вызванной смутным чувством незавершенности строения). Излишне говорить, что первое чувство более свойственно тем, кто в данный момент оказывается в положении узкого специалиста, а второе – тем, кто по разным причинам стал на позиции Мастера.

Естественно, что преобладание первой точки зрения над второй приведет к скорому закату картины, о неполноте которой смогут судить лишь тысячи лет спустя те, кто когда-нибудь более удачно используют представившийся шанс. Победу второй позиции смогут принести лишь реальные успехи ее адептов, которые смогут создать масштабные ассоциации, открывающие новые связи, и задающие новые вопросы.

Примерами такой борьбы в локальных картинах можно, например, считать смену систематического подхода в классификации живых существ, установлению родственных и эволюционных связей между ними; создание квантовой механики и теории относительности; смену формационного подхода к изучению истории цивилизационным; появление импрессионизма и так далее. Во всех этих случаях торжествовала вторая позиция, и завершенно-гармоничная картина обнаруживала свою неполноту, благодаря чему продолжала развиваться. Можно было бы привести также немало обратных примеров. Они в изобилии рассыпаны, в частности, по страницам труда Шпенглера, который педантично собирает многочисленные знаки заката культуры.

В целом, следует заметить, что, очевидно, именно в ближайшем будущем суперкартина науки приблизится к своей «точке бифуркации», и то, какая тенденция окажется сильнее, будет зависеть, прежде всего, от того насколько измениться мышление большей части творцов.

Разумная универсализация, отказ от узкоспециального подхода, сопоставление самых разнообразных картин – словом работа на третьем уровне мышления, позволит науке продолжить свое поступательное развитие до тех пор, пока ее догмы, воплощенные в мышлении узких специалистов, не станут слишком тяжелы для того, чтобы осуществить очередной «прорыв в незнаемое», то есть до тех пор, пока не наступит реальный закат науки.

Честно говоря, не думал, что сохранил способность плакать при просмотре художественных фильмов. Не так, чтобы ритуально вздохнуть, а так чтобы слезы в три ручья, голос дрожит и все это помимо воли, само собой, так сказать.
Оказывается, делают такие фильмы. Посмотрел вчера "Хатико" с Гиром.
При том, что над этой историей я плакал еще в детстве, когда впервые прочитал и о памятнике и о собаке, удержаться от слез не смог и сейчас.
Очень хороший фильм. Никакой нарочитой жестокости, все буднично, и так, как оно бывает. И при этом настолько пронзительно, что глаза сами собой становятся мокрыми.
Кстати, такие случаи показывают, что зачастую мы недооцениваем организацию мышления у животных. А ведь они не только эмоционально, но и мыслительно часто оказываются на одном уровне с нами. О чем думает собака пять-шесть-семь лет после смерти хозяина? Какие образы остаются или возникают в ее мозгу?

Взлет современной техногенной цивилизации, порожденный успешным развитием суперкартины науки, породил такое новое, на первый взгляд, для человеческой культуры явление, как «узкая специализация». Оно хорошо известно нам из «экономической» истории, однако до сих пор его мало употребляли, говоря о развитии культур.
Мы помним, что в свое время, именно развитие мануфактур, на которых использовался труд многих «узких специалистов», позволило значительно увеличить количество производимой продукции, в сравнении с эпохой, когда мастер самостоятельно создавал свой товар от начала и до конца.
Мануфактуры победили не в силу какой-то особенной «экономической» целесообразности, а в силу своей рациональности вообще. Ведь неудивительно, что для отдельного человека гораздо легче добиться успеха в каком-то «маленьком» деле, нежели снискать лавры в реализации замыслов, требующих разносторонних знаний, умений и навыков.
В силу этого, вполне естественным кажется успех тех, кто дробил «картины производства» на элементарные составляющие, и заставлял людей достигать совершенства в протыкании дырок, или сгибании заготовок. Узкие специалисты очень быстро начинали превосходить в своем маленьком мастерстве любого признанного мастера «общего дела», что незамедлительно сказывалось, на общем качестве и количестве выпускаемой продукции.
При этом казалось, что настоящие мастера, знающие толк в каждом из элементов производственной картины, должны будут стать реликтами, неизбежно отставая от «узких специалистов» во владении «маленьким мастерством». Этого, однако, не произошло. Мастера сохранили свое законное место, и … спасли будущее нашей цивилизации. Ведь понятно, что когда в чести «узкие специалисты», создания новых картин, то бишь новых вещей, товаров, нечего и ждать, ибо творчество «маленьких мастеров» ограничено пределами их немудреной операции.
Лишь настоящий мастер способен был окинуть взглядом всю картину, с тем, чтобы определить ее развитие в будущем.
Вместе с тем, приход «маленьких мастеров» позволил мастерам традиционным чувствовать себя куда увереннее. Теперь они могли не тратить свое время на совершенствование частных процессов, более того, они получили возможность вникать в них лишь поверхностно, ровно настолько, насколько это требовалось для установления их связей с другими элементами картины.
Результатом этого стало то, что перед мастерами открылась возможность для гораздо более эффективной работы. Помните, говоря о трех уровнях мышления, мы указывали на то, какое большое значение для творчества имеет объем тех массивов информации, с которыми приходится иметь дело мозгу. Каждый из нас, в своем мышлении, оперирует картинами. И чем больше наши картины объединяют элементов, тем значительнее будет результат, полученный нами от мозга. Объединяя элементы, мы создаем ассоциацию, актуальную для этих нескольких элементов. Объединяя же картины, мы можем получать ассоциации, актуальные для сотен тысяч элементов, составляющих основу различных картин. Установив связь между значительными картинами, мы тем самым, одновременно создаем тысячи элементарных ассоциаций.
Соответственно, возвращаясь к нашим мастерам, следует сказать, что они получили возможность отвлечься от «элементарного» уровня, и целиком сосредоточиться на работе с картинами, создавая все новые и новые сочетания. Появление этих новых масштабных ассоциаций и обеспечило развитие нашей техногенной цивилизации, которая во многом создавалась ради удовлетворения элементарной потребности человека в удовольствии.
Развитие современной науки кажется нам в чем-то схожим с развитием мануфактур. Впрочем, глупо говорить о том, что наука в этом смысле стоит особняком от других известных нам суперкартин. В развитии каждой из них мы можем наблюдать одни и те же черты. Эти черты неизбежно обуславливаются самим характером развития суперкартин.

Продолжаю выкладывать кусочки книги. Повестование близится к завершению ,и приходит пора главных выводов. Вскоре я, с помощью друзей, хочу разместить в сети всю книгу целиком. Ну а пока продолжаю выкладывать "порциями" для ежедневного чтения.

В рамках хорошо известной нам европейской культуры родилась суперкартина, которой суждено было объединить Земной шар. Сегодня мы имеем уникальную возможность наблюдать за тем, как эта суперкартина, развиваясь, приобретает все большую и большую универсальность, объединяя доселе необъединимые культуры.
Уже сейчас мы можем предположить, что завершение существования этой суперкартины, будет сопровождаться становлением новой человеческой общности, равной которой не было до сих пор, – всемирной культуры. Уже сейчас ассоциации этой суперкартины понятны и естественны для жителей всего земного шара. В дальнейшем же, с продолжающимся развитием науки, эти ассоциации будут все полнее и полнее насыщать мир картин глобальной культуры, все более укрепляя ее единство.
Естественно, что в соответствии с законами развития культур (пока еще эмпирическими) окостенение и увядание суперкартины науки будет сопровождаться зарождением и развитие новой суперкартины (или суперкартин), появившихся под ее могучей сенью. Ассоциации этих новых суперкартин уже будут понятны и доступны всему населению Земли, а сами они станут первенцами новой глобальной культуры. Именно в этих картинах человечество достигнет, наконец, своего единства.
Узкий сегодня сектор «общих» для всего человечества картин, не требующих для своего восприятия дополнительной перекодировки от представителей любой существующей культуры, будет неумолимо расширяться до тех пор, пока не охватит практически все пространство динамично развивающихся картин. При этом, подобная универсализация, естественно, не затронет суперкартины уже достигшие своего величественного завершения, которые навсегда останутся остовами традиционных «локальных» культур.
Что ж, мой прогноз кажется куда более оптимистичным, нежели предположение Шпенглера. Какое из пророчеств оправдается, будет видно, наверное, уже лет через двести-триста, что, впрочем, в любом случае делает бессмысленными любые попытки устраивать соревнования Кассандр.
Попробую лишь заглянуть одним глазком в это гипотетическое будущее, с тем, чтобы узнать, изменится ли сам характер развития культур.
Первый же брошенный взгляд скажет нам о том, что подобная унификация уничтожит существующее многообразие культур, многообразие, благодаря которому, творческий потенциал человечества выглядит неисчерпаемым. Впрочем, унификация вовсе не будет означать скудения самого творческого начала, ибо многообразие культур, несомненно, будет компенсировано небывалым многообразием картин.
Собственно, примером этого является уже существующая суперкартина науки, охватывающая сегодня невиданное ранее количество всевозможных картин и элементов.
Соответственно, должен в значительной степени ускориться традиционный темп культурной жизни, ведь над созданием новых ассоциаций будут работать творцы уже со всей Земли. Очевидно, новые суперкартины будут в дальнейшем гораздо быстрее проходить все стадии своего развития (разумеется, речь идет, о «быстрее» в историческом масштабе, и каждая стадия развития суперкартины по-прежнему будет занимать сотни лет). Активизируется также и процесс появления новых суперкартин.
Все это потребует, или, вернее, будет связано, с изменениями собственно мышления человека, ведь каждый творец будет оказываться в несколько более сложных условиях, нежели его предшественники.
Каким же образом будет развиваться мышление человека ближайшего будущего?

В отличие от Питера, где я так и не попал в Эрмитаж, во Флоренции мне почастливилось совершенно безо всякой очереди посетить Уфицци. Не буду описывать свои впечатления и полотна (тем более, что я тут мчягко говоря не впервые). Остановлюсь на одном размышлении.
Не секрет, что на полотнах итальянцев преобладают религиозные сюжеты. Большая часть картин посвязена земному пути Христа, так сказать "от и до". забавно, кстати, через два дня после посещения Гефсиманского сада, рассматривать полотна, где обозначена соответствующая локация, а изображен среднеитальянский пейзаж. Но это к слову.
В Уфицци хранится немало полотен под названием "Благовещенье", во главе с шедеврами Леонардо и Ботичелли.
Во-первых, выделяя эти картины из общей массы, нельщзя не удивиться тому, насколько они композиционно одинаковы. Причем композиция, как иллюстрируют образцы из той же галлереи, восходит к иконописи еще 12-го века. Ангел с крыльями (Гавриил) скромно стоит на коленях в левой части полотна. Над ним завис голубь. Они посылают сходящиеся лучи (часто в виде надписей), достигающие ушей (ну или головы) Богоматери, чинно сидящей в правой части полотна.
Даже великий Леонардо ничего не отнял и не прибавил к этой композиции.
Но самое удивительное в картинах другое. Начиная с икон, и заканчивая полотнами 16-го века, все, как один показывают нам недовольное, огорченное, ощабоченное лицо Марии. А на многих картинах она делает характерные "отвергающие" жесты, словно стремиться отгородится от "благой вести". ВЫходит, что весть на самом деле не такая уж и благая.
Почему так? На первый взгляд, этому есть простое бгословское объяснение. Дескать, Мария знает о трагической судьбе будущего ребенка, и заранее сокрушается. Но, это объяснение никуда не годится, ведь многочисленные "мадонны" (с младенцем Иисусом) или не менее распространенные "поклонения" рисуют вполне себе счастливую роженицу, и думать не думающую и темном времени впереди. ЗНачит, у недовольства Марии другие корни.
И корни эти, на мой взгляд, следует искатьв семейном укладе того времени. Так или иначе, Гавриил сообщает Марии о внебрачном ребенке, точнее о беременности совершенно непонятного происхождения. И художники (а может и модели) создают образ растерянной женщины, которой хочется абстрагироваться от такой шокирующей новости.
Может, я, конечно и не прав, но присмотритесь сами к картинам (кстати, не исключая, что этот момент сотни раз разобран в литературе, но в данном случае это мои размышления, и в энциклопедии не полезу).
И, продолжая тему. В Уфицци хранится, едва ли не единственное произведение, где "Мадонну с младенцем" сопровождает на парадном портрете Иосиф, неправедливо оттесненный в тень член "святого семейства". Автор уникального полотна - Микеланджело (кстати, одна из немногих живописных, а не фресочных работ гения), и, наверное, ему было позволительно отступить от канонов.
Ведь остальные все так же боялись изображать мужа Марии. Ведь даже намек на то, что она была в самом обычном браке, ставил под сомнение чудо партеногенеза, на котором (вместе с рядом других чудес) и зиждется христианство. Ведь если был Иосиф, то может Иисус просто его сын, и нет никакого божественного вмешательства. Из-за этого, Иосифа (на которого сам Иисус ссылался, отыскивая в себе мессианские корни - ветвь Давида, как-никак) убирают с портретов, как опальных вождей на советских фотографиях.
И лишь МИкеланджело не боится нарисовать рядом с богоматерью пожилого, но еще крепкого человека с огромной лысиной на башке.