fi_la

В последние десятилетия мы все отчетливее и отчетливее можем наблюдать проявления тенденций, ведущих, в конечном итоге, к сближению людей разных культур. Представители различных рас, народов и цивилизаций постепенно становятся ближе и понятнее друг другу. При этом, следует отметить, что процессы эти связаны скорее не с очередным этапом культурного развития человечества, а с беспрецедентными возможностями, которые представляет нам современная наука и техника.

В какой-то степени можно сказать, что новые возможности обрушились на человечество, как снег на голову. Действительно, тридцать или сорок лет для развития культуры срок ничтожный, но ведь именно за такой срок интеграционные возможности человечества возросли безмерно.

При этом имеющее поистине фантастические технические возможности, духовно и интеллектуально, человечество сегодня выявляет не большую готовность к объединению, нежели банды конкистадоров к цивилизованному диалогу с представителями других культур.

Человеческая история вообще полна подобными несоответствиями между уровнем технического развития или геополитическими раскладами и уровнем культурного развития. И каждый раз подобные конфликты становились настоящими драмами, будь то войны или завоевания, осуществлявшиеся отнюдь не за счет культурного превосходства, или, напротив, искусственная замкнутость стремящихся к экспансии культур.

Очевидно, что подобная драма ожидает нас и сегодня, и в ближайшее столетие мы сможем увидеть, как среагирует культура на своеобразный вызов цивилизации, как изменится она в изменившемся мире, какие тенденции в ее развитии возобладают.

Впрочем, начнем сначала. Началом, уже традиционно, будем считать легендарные времена библейских патриархов. Так вот, надо сказать, что в плане коммуникационных возможностей, мир сильно изменился со времен Иосифа. Мы помним, что для еврейского мальчика, в свое время непреодолимым препятствием представлялось расстояние, покрываемое двух- или трехдневным пешим переходом, поскольку подобное путешествие было сопряжено с очевидными опасностями. Ну а окружающий мир за пределами двадцати дней пути и вовсе был погружен в непроглядную информационную темноту, и каждая весточка из этого «небытия» воспринималась просто как чудо. Об этом очень красочно пишет в своем романе Томас Манн:

«…Это было далеко-далеко, дальше, чем в семнадцати днях пути, и еще дальше, чем были удалены от своего сына Исаак и Ревекка, когда Иаков вглядывался и вживался в бытие месопотамское. Тогда они тоже понятия не имели о людях и отношениях, окружающих сына, а ему было совсем чуждо их бытие. Где ты, там и мир – узкий круг, в котором живешь, познаешь и действуешь; остальное – туман. Правда, люди всегда стремились переместиться, чтобы погрузилось в туман то, что примелькалось, и поглядеть на иное бытие. Сильно было среди них и неффалимовское стремление – метнуться в туман и сообщить его жителям, которые знали только свой мир, о мире здешнем, и, наоборот, доставить домой любопытные сведения об их бытии».[1]

Очевидно, что упомянутый Манном туман, следует трактовать несколько шире, нежели простую аллегорию неведения. Туман, несомненно, определял также разность культур, ибо, как мы уже говорили, чужая культура для человека действительно окружена была туманной завесой тайны, проникнуть сквозь которую было достаточно сложно.

Необходимо отметить, что и на зарождающуюся философскую суперкартину, так же, как и на картину математики, свое влияние оказали уже существовавшие картины, определив, во многом, ее характер и направленность. Неудивительно, что западная «одновременная» философия оказалась столь отличной от античной, а та, в свою очередь от арабской (вернее от той, что заявлена в качестве арабской у Шпенглера). Эти «зародышевые» различия не исчезли и дальнейшем. Они лишь увеличивались с развитием соответствующих картин в рамках каждой из культур, определяя тем самым, их неповторимое лицо.

Еще раз повторюсь, что появление указанных картин в данный период развития культуры (на чем настаивает и Шпенглер) было безусловной необходимостью, однако их «лицо» целиком зависело от двух вещей – особенностей картин существовавших до того в рамках данной культуры, и творческих порывов мыслителей, создававших те или иные ассоциации, и включавших в общепринятые картины те или иные новые элементы.

Летом происходит также и развитие религиозных картин, которые являют нам новые стадии своего существования. Шпенглер останавливает наше внимание на двух этапах – реформации, и «скудении религиозного начала».

На самом же деле, если отвлечься от этой простой, и потому популярной компоненты книги (предлагающей рассматривать культуры, как нечто постепенно приходящее в упадок), можно найти немало других важнейших посылок, которые описывают куда более интересные феномены зарождения и развития культур.

Действительно, смерть, даже если это смерть культуры, всегда вызывала нездоровое любопытство масс, но согласитесь, что куда более интересно наблюдать за жизнью во всех ее проявлениях, за рождением, ростом и развитием, наконец за расцветом культур, пытаясь понять механизмы и законы, в соответствии с которыми это все происходит.

Шпенглер выделяет в бурном потоке мировой истории целый ряд глобальных культур, существование каждой из которых действительно напоминает существование гигантского самодостаточного биоценоза (ни в коем случае не отдельного организма), сформировавшегося под влиянием особенных обстоятельств.