fi_la

Начинаю выкладывать последнюю главу.

Что ж, кажется, наша история уже подходит к своему завершению. Читатель уже облегченно вздыхает, предвкушая скорый конец, а я пребываю в некоторой растерянности, ибо должен перевернуть последнюю страницу книги, которая, в сущности, наверное, никогда не завершится для меня самого. Ведь благородную завершенность обретает лишь материальной воплощение описываемой картины, сама же она остается неполной и обрывочной, а значит, зовет к дальнейшим размышлениям.

Трудно себе представить, что, продолжая движение, мы когда-нибудь упремся в непреодолимую стену, или забредем в однообразную пустыню. Опыт подсказывает мне, что новые мысы будут появляться на горизонте с завидным постоянством. Однако, необходимость удерживаться в рамках приличий (то бишь, не слишком надоедать гостям), заставляет меня замереть на секунду, пройдя очередной поворот, и застыв, лишь вглядываться в таинственную даль неизведанных просторов.

И эта остановка будет знаменовать собой завершение очередного перехода, достижение некой локальной, а значит призрачной, цели.

Начиная эту историю, я позволил себе обратиться за поддержкой к Томасу Манну, книга которого «Иосиф и его братья» сопровождала меня на протяжении всего путешествия. И теперь, мне хочется в очередной раз воспользоваться прекрасным образом великого писателя, прикрывая собственное косноязычие. Эти его строки, как мне кажется, как нельзя лучше отражают настроение путника, прошедшего длинный путь, и приблизившегося к финишу:

«Вот история эта, песчинка за песчинкой, тихо, но безостановочно, и вытекла через стеклянное горлышко; она вся внизу, и только несколько крупинок видны еще в верхнем сосуде…».[1]

Строго говоря, крупинки нашей истории проявляют несколько дуалистический характер. И хотя, я еще наблюдаю их в верхнем сосуде, они, несомненно, уже присутствуют и в сосуде нижнем. Очевидно, что такую странную судьбу готовят этим последним песчинкам все авторы более или менее систематических исследований, отдавая дань традиции собирать в последней главе все те крупинки здравого смысла, которые были рассыпаны в русле длинного повествования.

Собственно, мне бы и не хотелось еще раз возвращать читателя к сделанным выводам, заставляя его, таким образом, топтаться на месте и бесполезно терять время, однако определенные уступки сложившимся представлениям мне все же придется сделать, поскольку, как я уже говорил ранее, над моим собственным мышлением уж очень сильно довлеют картины культуры, в рамках которой мне суждено пребывать.

Начать же движение вспять мне хотелось с объяснений. Возможно, у читателя давно уже вызывает раздражение стиль моего повествования, который трудно определить однозначно. Он, несомненно, лишен каких-либо художественных достоинств, однако, вместе с тем, не обладает и четкостью построения научных работ.

Надо сказать, что я и сам не могу достоверно определить стиль этой истории. Исследование, которое она представляет, вряд ли может называться научным, с точки зрения современных канонов жанра. В нем скорее прихотливо переплетены обрывки сведений и представлений из самых различных наук, причем принцип отбора этих обрывков определяла внутренняя логика построения исследования.

Одновременно, в связи с тем, что главной задачей истории я бы все же обозначил стремление донести до читателей некоторые авторские мысли, объединенные в единую концепцию, она не могла стать художественным произведением.

Такой свободный стиль изложения был в свое время скорее характерен для философии и схоластики, не утруждавшей себя уточнением деталей, и жертвовавшей ими во имя общего впечатления.

По сути дела, я попытался создать целостную картину, описывающую определенную весьма важную проблему, и объединяющую в этой связи самые различные элементы. Естественно, что в ходе повествования меня не покидала забота о создании ассоциаций, которые связывали бы ее с устойчивыми картинами нашей культуры, а значит, придавали ей достоверность.

В этом смысле меня вдохновляли произведения, которые я избрал своими «путеводными звездами» – романы «Иосиф и его братья» и «Игра в бисер», а также труд «Закат Европы». Авторы этих произведений продемонстрировали нам удивительные примеры блистательного слияния научности и художественности. Мы имели немало возможностей убедиться в том, что первые два произведения, являющиеся, прежде всего, литературными вершинами, одновременно могут стать настоящими историческими или культурологическими монографиями. Последняя же работа, научная по жанру, наоборот, имеет помимо неоспоримой научной, и значительную художественную ценность.

Конечно, не стоило и думать о том, чтобы приблизиться к художественному уровню шедевров, однако идея перенять у великих мастеров свободную форму изложения своих мыслей, показалась мне удачной.

[1] Т. Манн «Иосиф и его братья», М., 1968, т. 2, стр. 884.