Нечто подобное неоднократно происходило с картиной религии, будь-то индуизм, христианство, иудаизм или ислам. Возвышение и гибель этих картин, как мы знаем, были связаны с блистательной и титанической работой схоластов, достаточно быстро исчерпывавших весь заложенный потенциал.

Нечто подобное мы можем наблюдать и в живописи, когда яркие находки великих Мастеров тщательно обрабатываются, систематизируются и доводятся до совершенства, после чего всякое развитие прекращается (вспомним хотя бы, как совершенно справедливо отмечал Шпенглер появление импрессионизма, как первого, после окостенения традиционной живописи, принципиально нового направления развития этой картины).

Это же происходило и с античной математикой, в которой положения Евклида были развиты и доведены до совершенства за сравнительно небольшой (по историческим меркам) промежуток времени.

Работа современных «узких специалистов» еще более эффективна, поскольку каждый из них вооружен куда более совершенными знаниями и методиками, каждый из них имеет возможность обращаться ко всей полноте существующих в пределах «его» картины элементов.

На этой эффективности покоится наша сегодняшняя уверенность в могуществе науки, которая действительно блестяще и в кратчайшие сроки решает конкретные проблемы (особенно хорошо это получается с проблемами прикладного характера), однако, эта же эффективность таит в себя опасность скорого исчерпания самого поля для исследований.

Если принимать во внимание сегодняшние темпы развития науки, можно предположить, что подобное скудение творческого потенциала упомянутой суперкартины может наступить уже в обозримом будущем (в пределах ближайших сотен лет), а это значит, что уже сейчас куда более востребованными окажутся не узкие специалисты, а Мастера. Впрочем, разумеется, речь идет об относительной востребованности, ибо изменения абсолютных цифр покажется социологам более чем незначительным. Однако, несомненно то, что переход суперкартины на третью стадию своего развития повлечет определенные изменения в характере мышления человека.

Безусловно, было бы наивным думать, что деление на узких специалистов и Мастеров существует в сфере человеческого творчества так же определенно, как и на мануфактурном производстве. Такая точка зрения была бы непростительным заблуждением. Гении, вырастающие сами по себе, есть утопия, которую можно встретить лишь в фантастическом романе.

В реальной жизни сдвиги происходят в сознании всех людей, а каждый Мастер может быть узким специалистом, и наоборот. Логика развития суперкартин, логика, которую мы определяем сами, в конце концов начинает довлеть над нами. Мы уже неоднократно говорили о том, что человеческое мышление инстинктивно стремится к завершенности каждой из картин. Эта завершенность становится навязчивой идеей каждого творца, и погружает его в состояние постоянной неудовлетворенности.

Надо сказать, что я вовсе не пытаюсь упрекнуть представителей этой славной науки в каких-либо подлогах, ибо они, безусловно, и не думают о том, чтобы ввести кого-то в заблуждение недобросовестными сообщениями. Я лишь хочу сказать о том, что реанимированные, «восстановленные» миры картин чужих культур заведомо оказываются наполненными разного рода химерами, появление которых связано как раз с особенностями мышления человека. Каждая из восстановленных картин представляет собой причудливую смесь из оригинальных элементов и ассоциаций, и элементов и ассоциаций, созданных самим ученым, и чем древнее и затертее оригинальная картина, тем большим оказывается в ней процент «новоделов».

Вместе с тем, наше сознание вполне доверяет таким картинам, ибо главным критерием достоверности считает не соответствие их некоей «реальности», а внутреннюю гармоничность и непротиворечивость.

В этом смысле культурологи оказываются в положении Томаса Манна, который сам того не ведая, рассказал «как это было на самом деле». Однако, если писатель все же осознает, что, воссоздавая утерянные реалии, он пользуется картинами современной ему культуры, то культуролог занимается этим совершенно неосознанно, творя мифы не только для других, но и для себя самого.

Конечно, в том случае, когда «исследуемая» подобным образом культура до сих пор процветает на нашей планете, «исследователю» смогут мягко указать на его некорректность, однако куда хуже обстоит дело с культурами, исчезнувшими с лика Земли.

Человечество навсегда потеряло картины и ассоциации последних, тогда как культурологи упорно пытаются их восстановить, наращивая на уцелевшие элементы («знаки» и «символы») картины, включающие их в сегодняшнее мирочувствование, в сегодняшний мир картин культуры.

К примеру, Шпенглер очень много говорит об аисторичности античной цивилизации, и отсутствии чувства времени у древних греков. Эти его рассуждения совершенно справедливы, однако находятся целиком и полностью в рамках мира картин современной культуры. Для нас сегодняшних «время» действительно является знаковым понятием, оно включено в великое множество картин, и чувство времени пронизывает всю нашу жизнь, будь-то чувство истории, или чувство посмертной славы. Исходя из этих соображений, Шпенглер, сравнивая наше сегодняшнее представление о времени (несомненно выступающем в роли «знака») с греческим, совершенно справедливо устанавливает, что античная его интерпретация противоположна нашей. Однако, и в этом нетрудно убедиться, этот вывод, кажущийся великому философу крайне важным, не прибавляет ничего к нашим знаниям об античности. Он лишь говорит, что включение античного понятия времени в современные картины, позволяет нам судить об убожестве греческих представлений о столь важном предмете.

Сегодня, особенно после откровений теории относительности, эти споры кажутся нам архаичными, однако не стоит забывать, что культурология и сейчас пытается смотреть на деятельность человека через призму ярлыков, а также представлений сегодняшнего дня.

Культура принуждена, сталкиваясь с неизмеримым многообразием явлений, создавать алгоритмы, которые могли бы помочь понять их все.

Люди, создающие алгоритмы, при этом, также ничуть не свободны от стереотипов, и предвзятого взгляда на мир. Каждый из культурологов видит мир таким, каким он представляется ему с точки зрения его собственной культуры. Общество и сейчас навязывает нам точку зрения на все вопросы.

Мы и сейчас руководствуемся общественным мнением для того, чтобы понять, что хорошо, а что худо. И стоит этому самому общественному мнению посчитать, что стекляшка – это неописуемый красоты бриллиант, и наоборот, как мы радостно начинаем повторять это.

То что культуры существенно отличаются друг от друга мы уже установили. Теперь попробуем выяснить как это различие проявляется на уровне отдельно взятого человека.

Ранее мы сказали, что культура, по сути, является лишь одной из разновидностей возможных человеческих общностей, подобием других, куда меньших по масштабам групп людей, объединенных общими интересами и устремлениями. Мы также говорили о том, что каждая из таких групп обладает определенной замкнутостью и индивидуальностью, которая достигается за счет использования членами группы общих ассоциаций, на которых строятся общие картины.

Все это справедливо и для культуры. Каждая из культур также, помимо индивидуальности, обладает определенной замкнутостью, в связи с несомненным наличием в ней общих для всех людей ее составивших, ассоциаций.

Мне же пора завершать эту, и так неоправданно затянутую главу. Уважаемый читатель наверняка уже утомлен моими истеричными попытками лягнуть Освальда Шпенглера, который, к сожалению, не может мне ответить. Мне же не остается ничего другого, как призвать читателя быть снисходительным, и оправдать мои злобные нападки на гения желанием установить истину. Ведь я и в самом деле не задавался целью наплевать в спину великому философу.

Впрочем, подводя итоги, я хочу еще раз подчеркнуть, что, очевидно, именно шпенглеровский подход к исследованию культуры более всего соответствует выдвинутой мной самим концепции о принципе картин и элементов, как ее краеугольном камне. Именно Шпенглер рассматривает культуру, как картину, которая с самого начала таит в себе потенцию, реализующуюся затем путем заполнения ее новыми элементами.

Да и лицо каждой культуры, по Шпенглеру, определяется именно взаимосвязью и взаимозависимостью отдельных суперкартин, которые, как и в человеческом мышлении, причудливым образом переплетаются в мире картин культуры, обеспечивая тем самым ее неповторимую индивидуальность.

При этом, подтверждение своей концепции, я нахожу именно в таблице Шпенглера, которая убедительно доказывает, что каждая из суперкартин с необходимостью проходит ряд стадий своего существования. И нигде у Шпенглера мы не можем найти даже намека на то, что хотя бы одна из суперкартин отклоняется от своего эволюционного пути в результате воздействия на нее остального мира картин.

В этом мы не находим ни малейшего противоречия между моей собственной позицией и позицией знаменитого философа. Расхождения начинаются тогда, когда Шпенглер объявляет о полном насыщении мира картин культуры, независимо от стадии развития ее суперкартин. Фактически, только тут философ в своей таблице отходит от принципа картин и элементов, ибо полагает, что незаконченность отдельной суперкартины не может повлиять на общую законченность культуры. Впрочем, как мы уже говорили, единственный факт, который становится камнем преткновения для этой концепции, остается умышленно, или неосознанно не замеченным Шпенглером, и речь опять идет о суперкартине науки в рамках западной культуры.

Любопытно, что сам Шпенглер, столь пренебрежительно отнесшийся к будущему науки, создал самое что ни на есть научное произведение, которым без сомненья надо считать «Закат Европы». Ведь в нем Шпенглер только тем и занимается, что пытается вытащить культурологию из трясины философии, придав ей характер современной науки. В своем труде ученый неоднократно подчеркивает, что наблюдатель – человек, существо несовершенное, и если мы хотим составить сколько-нибудь точное суждение о столь сложном предмете, как человеческая культура, нам надо по возможности максимально учесть всю слабость нашего ума, который не может устоять, находясь под давлением сложившихся картин. Вот пример истинно научного подхода.

Естественно, что реальное существование суперкартины во второй, или третьей стадии развития, несколько разочаровывает мрачных прогнозистов, предвидящих уже скорый закат Европы. Последнее природное явление, очевидно, будет отсрочено, по меньшей мере до тех пор, пока суперкартина науки не перейдет в свою завершающую стадию.

Однако и это, исходя из предыдущего опыта не будет означать гибели культуры. Вполне естественно предположить, что и наука передаст далее эстафетную палочку «жизни» новой суперкартине, как бывало уже не раз в рамках каждой из культур. И тогда постепенное угасание науки, связанное с ее наивысшим взлетом, будет сопровождаться бурным ростом некой новой, еще неизвестной нам суперкартины, которая займет умы западной цивилизации так же, как занимали ее умы ранее религия, философия, наука.

Собственное развитие науки более чем интересно для нас. На протяжении «культурного года» мы становились свидетелями переменного господства то одной то другой суперкартины, каждая из которых в своем развитии проходила стадии, уже определявшиеся нами. При этом каждая из суперкартин, рано или поздно достигала стадии гармоничной заполненности, которая означала одновременно и высочайший взлет, и исчерпание всех ресурсов для дальнейшего развития. Это, по мнению Шпенглера, произошло и с религией летом, и с философией осенью, и с математикой зимой.

И только наука предстает перед нами лишь зимой. При этом становится понятно, что зарождение ее может быть отнесено к более теплым временам года, а неприветливая зима становится временем ее развития, соответствующим нашей условной «второй» стадии. В любом случае, складывается удивительная ситуация – на закате культуры в ее рамках объявляется суперкартина, развитие которой несомненно должно еще продолжаться на протяжении определенной культурной эпохи.

Гибель культуры, по Шпенглеру - это окончательное формирование картин. Они застывают, и утрачивают способность к дальнейшему развитию. Массив элементов становится настолько велик, что оперировать им, а тем более, расширять его становится непосильной задачей для людей, этой картиной объединенных.


Итак, ЗИМА получает более чем мрачное название, что вполне естественно, ведь апокалипсис уже недалек:

Начало космополитической цивилизации. Угасание душевной творческой силы. Сама жизнь становится проблематичной. Этико-практические тенденции иррелигиозного и неметафизического космополитизма.