fi_la

Толкуем сны. Анализируем мышление.

Впрочем, как всем нам прекрасно известно, мудрецы так и не облегчили душевных страданий Аменхотепа. И, возможно, он действительно нашел бы облегчение лишь тогда, когда вслед за годами изобилия, в Мицраиме наступили бы ужасные года голода, которые, без сомнения и явились бы той ассоциацией, которая привязывала странный сон к картинам забот государевых о благосостоянии страны и своем собственном. Однако, как нам тоже хорошо известно, к счастью для многих и многих, неблагодарный чашник фараона вовремя вспомнил о чудесном толковании своего собственного сна, которое он получил в темнице от Иосифа, и которое прекрасным образом привязалось не только к его внутренним картинам, но и к реальности. Фараон послал за своим дотоле несчастным рабом, и произошло то, что хорошо известно нам. Впрочем, описание Манна и тут как нельзя кстати для моего собственного рассказа. Послушайте, как блистательно он описывает происходившее:

«…Что же ты скажешь по поводу моих снов?

· Твоих снов? – отвечал Иосиф. – Ты хочешь сказать – твоего сна. Видеть сон дважды не значит видеть два сна. Тебе снился один и тот же сон…

· Так ведь мое величество сразу и подумало! – воскликнул Аменхотеп. – Маменька, ведь это как раз и была моя первая мысль, что, как говорит этот агнец, оба сна представляют собой по сути один… …Маменька, этот вещий и вовсе не бесноватый юноша положил хорошее начало гаданью.… …Ну, что ж, продолжай, прорицатель, толкуй! Каков единый смысл моего двойного царского сна?

· – Смысл их един, как едины обе страны, а сон двойствен, как твой венец, – ответил Иосиф. – Разве не это хотел ты сказать последними своими словами и не это ли ты хоть и неточно, но неслучайно сказал? То, что ты имел в виду, ты выдал словами «царский сон». Во сне на тебе были венец и хвост, я это услыхал в темноте. Ты был не Аменхотепом, а Нефер-Хеперу-Ра, царем. Бог говорил с царем через его сны. Он поведал фараону свои намерения, чтобы тот знал их и принял сообразные этому указанию меры.

· – Именно! – воскликнул Аменхотеп снова. – Это мне было яснее ясного!… …Но ничего больше я покамест не знаю, – опомнился он внезапно. – В чем дело, почему мое величество совершенно забыло, что больше оно ничего покамест не знает и что толкованье еще впереди?..

· – Фараон ошибается, – ответил Иосиф, – думая, что он этого не знает. Этот раб способен предсказать ему только то, что он уже знает. Разве ты не видел, как вылезали из воды коровы – одна за другой, цепочкой, гуськом, сначала упитанные, а потом тощие, без перерыва, без остановки? Что выходит вот так же из вместилища вечности, друг за дружкой, не бок о бок, а гуськом, и нет промежутка между идущими, и нет разрыва в цепи?».[1]

Мы видим, что Иосиф в своем «гадании» лишь уточняет и конкретизирует элементы виденного сна, позволяя им обрасти нужными ассоциациями. И эти ассоциации тут же всплывают в мозгу фараона, точнее сказать, не всплывают, а активизируются, открываются для его сознания:

« – Годы! – воскликнул Аменхотеп, подавшись вперед и щелкнув пальцами.

…Но что касается колосьев, семи полных и семи пустых, которыми обернулись коровы во втором обличье твоего сна, то уж в этом случае, наверно, понадобится котел, и притом большой, как луна, чтобы оттуда вышло на свет, в чем тут дело и при чем тут красота семи первых коров и уродство семи последующих. Не соблаговолит ли фараон приказать, чтобы сюда доставили котел на треножнике?

– Да ну тебя с твоим котлом! – воскликнул царь снова. – Разве сейчас время говорить о каком-то котле и разве нам нужен котел? Тут все ясно, как на ладони, и прозрачно, как драгоценный камень чистейшей воды! Красота и уродство коров связаны с колосьями, с урожаем и неурожаем. – Он замолчал и широко открыл глаза, уставившись в пустоту. – Будет семь сытых лет, – проговорил он рассеяно, – и семь лет голода».[2]

Итак, мы с вами присутствовали при том, как древний фараон Аменхотеп истолковал свой собственный сон, прибегнув при этом к помощи Иосифа. Мы увидели, что Иосифу понадобилось лишь очертить зону поиска, что мозг фараона самостоятельно объективизировал необходимые ассоциации, которые привязали причудливые элементы сна к существовавшим в сознании фараона картинам. Надо сказать, что о чем-то подобном мы уже говорили, когда речь шла о творческих способностях человека и о механизмах работы мышления, к этому мы еще будем возвращаться далее, вспоминая при этом не менее классические примеры. Однако, в данном случае, нам более важно не то, каким образом Иосиф заставил фараона найти ассоциации к своему сну, а то, что такое в принципе возможно. Ведь каждый из нас, запоминая свой сон, фактически находит ассоциации, привязывающие его к устойчивым картинам, или, пользуясь образом Манна, правильно его толкует.

Следовательно, любой сон, оставшийся в нашей памяти – это картина, произведенная мозгом, привязанная им к ранее существовавшим картинам, и обнаружившая свою связь, в виде ассоциаций перед сознанием. Сны же, испарившиеся на рассвете, либо вообще не были привязаны к картинам, либо утаили от сознания свои маркеры-ассоциации.

Так мы еще раз убеждаемся в том, что сон мало чем отличается от бодрствования. А механизмы сна фактически идентичны механизмам мышления. Впрочем, о последних мы до сих пор говорили лишь вскользь, забывая дать им четкие и исчерпывающие характеристики. Правда, меня не оставляет надежда на то, что все сказанное выше уже позволило читателю создать у себя в мозгу некую обобщенную картину, в той или иной мере отражающую суть излагаемых вещей. Поэтому, как мне кажется, следующая глава послужит лишь для того, что укрепить некоторые ассоциации, и прочнее связать отдельные элементы нашей, достаточно большой картины. В науке этой цели обычно служат описания терминов и формулы, их связывающие. Попробую сделать нечто подобное и для своего труда.

[1] Т. Манн «Иосиф и его братья», М., 1968, т. 2, стр. 552-553.

[2] Т. Манн «Иосиф и его братья», М., 1968, т. 2, стр. 554.