fi_la

Математика, если верить Шпенглеру, также в определенный момент приобретает характер практически завершенной, и совершенной системы, не требующей расширения и новых информационных пространств. Она блистательно итожит все то, что было обозначено в качестве перспективы, и точнее, чем любая другая отрасль культуры, замыкает круг исследований.

Развитие математики сходно с развитием философии или религии. В каждой культуре обнаруживается своя суперкартина, со своей спецификой и своими особенностями. Эти картины могут существенно различаться в разных культурах, как по размерам, или насыщенности, так и по направленности, идеологической устремленности. Эти картины, зачастую, настолько несхожи между собой, что, как говорит Шпенглер, представители другой культуры, соприкоснувшись с чуждой математикой, философией, религией, не нашли бы в них ни малейших соответствий собственным картинам, не обнаружили бы с радостным изумлением практически ни одной знакомой ассоциации. И при всей этой несхожести, соответствующие картины, появившись в рамках каждой из культур, с необходимостью будут развиваться по одной и той же схеме.

Если допустить, что существование принципа картин и элементов неумная выдумка, трудно найти разумное объяснение тому факту, что эволюция столь различных систем осуществляется по единому образцу.

И уж точно не вызывает никаких сомнений тот факт, что общность в развитии различных картин в рамках различных культур, обусловлена исключительно тем, что мышление всех без исключения людей построено по одному и тому же принципу. А этот принцип, в свою очередь, переносится и на коллективное, групповое мышление, крайнее проявление которого мы и называем культурой.

Девятый пункт шпенглеровской таблицы достаточно сложен для комментария. Дело в том, что несмотря на очевидную необходимость появления неких завершающих систем, о которых говорит философ, и которые могли бы соответствовать завершенным суперкартинам; их классификация в изложении Шпенглера выглядит достаточно странной.

Куда более естественным было бы говорить о завершенных суперкартинах религии, философии и математики. Вместо этого, Шпенглер предлагает нам картины идеализма, теории познания и логики. Каждая из этих картин лишь входит в упомянутые ранее, и разбираемые ранее самим Шпенглером картины. Так теория познания и логика могут быть вполне естественно помыслены в качестве картин-элементов в суперкартине философии, ну а система идеализма, в интерпретации Шпенглера, очевидно объединяла бы «первую» и «вторую» картины религии, и картину философии.

Это тем более странно, что (за исключением индийской культуры) роль завершающих систем Шпенглер отводит творениям отдельных, пусть и выдающихся мыслителей соответствующих культур. Очевидно, что если бы в их трудах присутствовала лишь систематика тех или иных картин, их возможно более полное описание, мы могли бы говорить о создании неких единичных произведений, которые могли бы именоваться завершающими системами. На деле же, мы имеем дело лишь с великими творениями находящимися в рамках той или иной традиции, то есть пребывающими под влиянием тех или иных картин. И то, что они относятся к более позднему периоду культурного развития, отнюдь не должно означать того, что они получают статус «завершающей системы».

Впрочем, эти несколько абзацев представляют собой лишь не слишком необходимую полемику со Шпенглером, который, тем не менее, прекрасно чувствует, что осенью, в то время, когда по крайней мере две суперкартины достигают своего наивысшего развития, они должны получать в рамках культуры некое стабильное место, подобное саркофагу умершего фараона. Место, в котором они мумифицировавшись, могли бы представлять отличный материал для изучения любопытным потомкам.

Впрочем, в этой сезонно-погодной таблице грядет еще зима. А уж она будет символизировать переход основных суперкартин из нашей условной третьей в условно четвертую стадию, то есть от стремления к максимальному насыщению картин элементами, к их гармоничному завершению и созерцанию.

Хотя, надо сказать, что зимой мир оказывается наполнен не только известными нам картинами. Наконец-то на сцену культуры, из старого хлама появляются и наука, и общественная жизнь, которые, конечно, незримо присутствовали и в золотые летне-осенние денечки, однако тогда о них не хотелось вспоминать. Теперь же, они приходят на панихиду к усопшим «столпам», и выясняется, что они кое-что переняли у покойных, да и покойные в значительной степени были связаны со своими «родственничками». Все-таки недаром любая культура напоминает экосистему, все элементы которой взаимосвязаны. И даже если мы на время забудем о каком-нибудь паучке, или травинке, они вскоре сами напомнят нам о себе в тот момент, когда не приняв их в расчет, мы не сможем понять почему любимый нами слон, как безумный бегает по своему участку, задрав хобот и невразумительно урча.

Естественно, что об этих букашках-таракашках вспоминает и Шпенглер, тем более, что именно его перу принадлежат замечательные пассажи о необходимости не разделять римское центральное отопление с культом Великой матери горы Пессинунт.